— Том, — сказал Дуглас. — Обещай мне одну вещь, ладно?
      — Обещаю? А что это?
      — Конечно, ты мой брат, и, может, я другой раз на тебя злюсь, но ты меня не оставляй, будь где-нибудь рядом, ладно?
      — Это как? Значит, мне можно ходить с тобой и с большими ребятами гулять?
      — Ну… ясно… и это тоже. Я что хочу сказать: ты не уходи, не исчезай, понял? Гляди, чтобы никакая машина тебя не переехала, и с какой-нибудь скалы не свались.
      — Вот еще! Дурак я, что ли?
      — Тогда, на самый худой конец, если уж дело будет совсем плохо и оба мы совсем состаримся — ну, если когда-нибудь нам будет лет сорок или даже сорок пять, — мы можем владеть золотыми приисками где-нибудь на Западе. Будем сидеть там, покуривать маисовый табак и отращивать бороды.
      — Бороды! Ух ты!
      — Вот я и говорю, болтайся где-нибудь рядом и чтобы с тобой ничего не стряслось.

      — Разница меж людьми —  в глупости. Один — умнее, другой — меньше, третий — совсем дурак. А чтобы поумнеть, надо читать правильные книги… Все книги надо читать, тогда найдешь правильные...
      Он постоянно внушал мне:
      — Ты — читай! Не поймешь книгу — семь раз прочитай, семь не поймешь — прочитай двенадцать...

     В детстве я представлял сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою, кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание — все-таки мед.

     Уже десять лет, как я замужем. Я знаю, что всецело жить для человека, которого любишь больше всего на свете. Я считаю себя бесконечно счастливой, и моего счастья нельзя выразить никакими словами, потому что мы с мужем живем друг для друга. Ни одна женщина в мире так всецело не принадлежит своему мужу. Нас также не может утомить общество друг друга, как не может утомить биение сердца, которое бьется в его и в моей груди; поэтому мы неразлучны. Быть вместе — значит, для нас чувствовать себя так же непринужденно, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе. Весь день у нас проходит в беседе, и наша беседа — это, в сущности, размышление вслух. Я всецело ему доверяю, а он — мне; наши характеры идеально подходят друг к другу, почему мы и живем душа в душу.

        Напрасно утверждают, что человек должен довольствоваться спокойной жизнью: ему необходима жизнь деятельная; и он создает ее, если она не дана ему судьбой. Миллионы людей обречены на еще более однообразное существование, чем то, которое выпало на мою долю, — и миллионы безмолвно против него бунтуют. Никто не знает, сколько мятежей — помимо политических — зреет в недрах обыденной жизни. Предполагается, что женщине присуще спокойствие; но женщины испытывают то же, что и мужчины; у них та же потребность проявлять свои способности и искать для себя поле деятельности, как и у их собратьев мужчин; вынужденные жить под суровым гнетом традиций, в косной среде, они страдают совершенно так же, как страдали бы на их месте мужчины. И когда привилегированный пол утверждает, что призвание женщины только печь пудинги да вязать чулки, играть на рояле да вышивать сумочки, то это слишком ограниченное суждение. Неразумно порицать или смеяться над ними, если они хотят делать нечто большее и учиться большему, чем то, к чему обычай принуждает их пол.

— Пожалуйста, заботься обо мне! 
Я вырвалась из замкнутого круга, 
В тебе найдя любовника, и друга, 
И принца на серебряном коне… 

Я вырвалась из круга «я-сама». 
Я самоутвердилась. Я устала. 
Возьми меня на ручки с пьедестала 
Гордыни, честолюбия, ума... 

Я самоотвердела. Я тверда. 
На мне не остается ран от терний. 
А я хочу быть мягкой, и вечерней 
Я женщина. Я самка. Я – вода. 

Я слабая. Не баба. Мне слабо: 
Коня, и шпалы веером, и в избу, 
И если в доме мышь – то будет визгу, 
И я не претендую на любовь – 

Я слабости минуточку хочу. 
Я девочка. Я жалуюсь. Я плачу. 
Лежу в постели, свернута в калачик – 
И таять, как Снегурочка, учусь. 

Я сдам свои права, с таким трудом 
Добытые. Ты прав и ты по праву 
На всех моих врагов найдешь управу 
И всех моих друзей запустишь в дом. 

Ты добрый. Ты высокий. Ты – плечо. 
Ты два плеча, и твой спокойный запах 
Уткнуться и не думать ни о чем, 
Уснуть в твоих больших мохнатых лапах.. 

Ты сильный, но о каменной стене 
Не тщусь – наелась. Хватит. Не желаю. 
Любить не обязую. Умоляю: 
Пожалуйста, заботься обо мне!
 

     Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буями вместо поплавков для своих снастей и ходит на моторных лодках, купленных в те дни, когда акулья печенка была в большой цене, называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж ее природа. «Луна волнует море, как женщину», — думал старик.

Ежедневное чудо -
не чудо
Ежедневное горе -
не горе.
Настоящее горе
другое.
И о нем говорить не хочу я.
Ежедневные блестки -
как ветошь.
Ежедневная ноша
не давит.
В ежедневные слезы
не веришь
Не тревожит.
Надоедает.
Лжет язык
в ежедневном застолье.
Бесконечные вопли
писклявы.
Постоянные вздохи -
не вздохи
Ежедневные клятвы -
не клятвы.
Ежедневная ссора -
не ссора...
Но,
над спелой росой
нависая,
вдруг встает
ежедневное солнце.
Ошарашивая.
Потрясая.
Ежедневной земли
не убудет...
И шепчу я,
охрипнув от песен:
пусть любовь
ежедневною
будет.
Ежедневной, как хлеб.
Если есть он.

 

      — Вот упрямая! Я же вам объяснял, мое имя произносится не Ливень, а Лион.
      — Да нет же, вы не поняли… — Джастина задумчиво смотрела на искрящиеся струи фонтана, на грязный бассейн, в который накидали уйму грязных монет. — Были вы когда-нибудь в Австралии?
       Плечи его вздрогнули от беззвучного смеха, но ответил он не сразу:
      — Дважды я чуть не поехал туда, herzchen, но мне удалось этого избежать.
      — Вот побывали бы у нас там, так поняли бы. Если ваше имя произносить по-моему, оно на слух австралийца волшебное. Ливень. Проливной дождь. Он дает жизнь пустыне.
     От неожиданности Лион уронил сигарету.
      — Джастина, уж не собираетесь ли вы в меня влюбиться?!
      — До чего самонадеянный народ мужчины! Мне жаль вас разочаровывать, но — нет, ничего похожего. — И, как будто желая искупить свою резкость, тихонько тронула его руку. — Нет, тут другое, гораздо лучше.
      — Что может быть лучше, чем влюбиться?
      — Да почти все. не хочу я, чтобы без кого-то жить было невозможно. Не надо мне этого!
      — Пожалуй, вы правы. Если так полюбить слишком рано, конечно, это подрезает крылышки. Ну, а что же гораздо лучше?
      — Найти друга. — Она погладила его по руке. — Ведь вы мне друг, правда?
      — Правда.

      Вы никогда больше не выйдете замуж, леди Нарборо. Потому что вы были счастливы в браке. Женщина выходит замуж вторично только в том случае, если первый муж был ей противен. А мужчина женится опять только потому, что очень любил первую жену. Женщины ищут в браке счастья, мужчины ставят свое на карту.